Наверх
Наверх

Евангелие для цыганского барона

5 ответов в теме

Опубликовано 29 апреля 2003 - 03:06

Очень хорошее свидетельство дает Загоруйко в своей проповеди-беседе <u>Евангелие для цыганского барона</u>. Я ее тоже постараюсь оцифровать на досуге.

Гололоб Геннадий Александрович

Опубликовано 08 ноября 2011 - 12:45

Может быть кому-то пригодится фрагмент о христианском пацифизме в печатном виде. Набрал специально:

Свидетельство Петра Загоруйко о своем отце, приговоренном к расстрелу за отказ взять оружие в военное время:
«Я помню эту историю. До глубины души она меня потрясла. Он (отец) стал мне рассказывать. Нас везли, говорит, из города Сталино. Теперь это Донецк. А раньше, еще до Сталино, он Юзовкой назывался. Это был центр угольной промышленности. Донбасс так называемый. И вот всех заключенных во время войны вывозили. Эвакуация была… Нас выводят, а мы думаем, куда. Нас садили в вагоны, и мы радовались, что нас не здесь расстреляют. Нас везут в этих скотных вагонах, в которых до этого возили скот, где столько мочи, и пота, и крови пролитой. Где все эти испарения в жару исходят. Где дышать нечем. Где они стоят плотно друг к другу. И для того, чтобы хоть как-то повернуться, нужно было слышать команду. И для того, чтобы в это маленькое окошечко с разбитым стеклом можно было вдохнуть свежего воздуха, они должны были кольцом меняться. С ними никто не считался в этой давке, в этом клопешнике, можно так сказать. Периодически останавливался поезд, и из него высыпали тех, которые стояли там мертвецами. А остальных продолжали кормить гнилой хамсой, которая, когда высохнет, становится еще более соленной. Опытные люди знали, что ее нельзя было есть, потому что заключенным не давали пить воды, и они от этого умирали. И вот те, которые слушались этого слова, те остались живы.
Нас привезли на одну станцию. Комиссар подошел к вагону, открыл дверь и вместо того, чтобы дать нам, как иногда давали немного воды или чего-либо другого, типа этой хамсы или селедки, послышался зов: «Штунда, выходи!» А штунда – это были баптисты. Это имя им было дано от немецких колонистов, которые среди православного народа несли чистое учение. Вышло нас пятнадцать человек. Как не выходить? Все равно сделают перекличку. Все равно вызовут, и будет еще хуже. Выходим мы. На станции маленький парк. Нас построили. И этот комиссар в кожаной тужурке с браунингом – этим длинным пистолетом – говорит:
«Так вы, значит, отказались от участия в войне? Кровопролитием называете? А то, что наша кровь здесь проливается, вам безразлично? Значит, вы только себя любите. Ишь, Божьи человеки… Вот сегодня я узнаю, есть ли среди вас умные или нет. Выходи, кто все-таки возьмет оружие. Кто не выйдет – будет расстрелян».
И он для острастки выстрелил вверх из пистолета, чтобы показать, что смерть уже близко. Дрогнули, говорит, мы, но никто не вышел. Мы до этого ехали в вагонах, мы пели, мы молились. Мы думали, что мы сплочены как вот эти пять пальцев на руке воедино в корнях своих. А после, он говорит, я увидел другое. Комиссар говорит: «Ну, коль вы все умные, тогда копайте себе ямы». Мы копали эти ямы, и каждый думал: «Ах, лопата, как бы ты помедленнее работала». Мы оттягивали эту смерть, потому что знали, что копать ямы – это уж явно не шутка, да и солдаты здесь стоят. Вот и винтовки в их руках. И мы копали, и, как не замедляй это, а яма уже выкопана.
Комиссар кричит: «Достаточно. Собаки вас оттуда не отроют. И с метра даже не отроют. Сейчас и собакам жизни нет». И когда мы вырыли ямы, бросили в сторону лопаты, он говорит: «Подойдите и посмотрите туда. Там лицо вашей смерти. Подойдите, посмотрите в ямы». И мы смотрели и думали, кто узнает. Он говорит, и я думал. Дети мои, как они узнают, где я был, что стало со мною. А может быть стоит… А может быть стоит взять оружие, ведь я могу не воевать. Я буду бегать с этим ружьем, но буду стрелять выше людей. Я никого не застрелю. Разве я обижу этим Бога? Я же кровь не пролью. Каждый об этом думал таком.
И вот когда уже ямы вырыты, он снова спрашивает: «Ну, вы поняли, что я не шучу? Кто из вас умнее, выходи. Нет – через ровно две минуты вы будете лежать там засыпанными. Отец говорит, мы не ожидали этого. Мы стояли вот так лицами к ямам и в этот момент, когда были сказаны эти слова, мы думали, что точно также и дальше будем стоять. Но возле ям остались стоять только пятеро. Мы даже вздрогнули, посмотрев, что десять человек отошло от этих ям и сказали: «Мы возьмем оружие». Вот это и есть переступление межи. А межа эта должна быть до смерти. И сегодня, все заповеди, которые Господь дал нам для нашего счастья и благополучия духовного, мы ни в коем случае не должны переступать.
И что, вы думаете, дальше было? Комиссар заулыбался. Он понял, что часть успеха он уже достиг. Он и говорит тогда этим отошедшим: «Вот. Вижу, что вы умнее. Так бы давно, а то в тюрьму они пошли за отказ от оружия. За то, чтобы не участвовать в войне. Вот теперь-то вы поняли, что пришли к этому же результату. Но, – говорит, – я же вас проверю. Вы что думаете, что Вы хитрее меня? Вы что думали, что вы там по воробьям будете стрелять, а не по людям? Поэтому я вас теперь и проверю. Вот кто теперь стоит против вас? Вы – друзья Родине, а они кто? Они – изменники и враги. Поэтому это – те же, кто пришел к нам с войной. И теперь возьмите винтовки. Вот так нажмете курок. И стреляйте этих изменников Родины».
И мы думаем, ну уж этого братья наши бывшие себе не позволят. И что вы думаете? Тот, кто сделал первый шаг отступления, тот будет делать и второй, если не принесет покаяния. Они взяли эти винтовки. Отец говорит, мы оглянулись и думаем, неужели это те братья, которые с нами пели? Неужели это те братья, которые с нами молились? Мы думали, что мы одно, что мы одно, а теперь что мы видим. Мы видим, что, когда испытания веры настоящие постигают, только теперь познаешь, кто верующий сердцем, а кто верил только умом. И вот они подняли винтовки, и мы стоим. Руки сзади. Он говорит, я никогда не забуду то чувство, когда моя спина разделилась, потому что каждая клеточка говорила: «Только не в меня». Будто левое плечо говорит правому: «Только не в меня». Как будто шея говорит: «Нет, не в меня. Пусть лучше в позвоночник. Пусть лучше туда». Когда каждая клеточка пытается ощутить, куда же войдет эта пуля.
Стою и думаю, может быть, я ошибаюсь. А может вот так отойти, как другие. С другой стороны, Господи, дай силы устоять. Пусть никто не будет знать. Пусть и дети не будут знать, что устоял. Но пусть Ты будешь знать, что устоял. Нужно было, говорит, до боли сжимать свои губы, чтобы ни стонать, ни плакать, ни дрогнуть, ни упасть на колени, но показать свою верность. И когда, говорит, мы услышали команду: «Пли», я чуть ни на цыпочки встал. Думаю, куда? Оп. Звучание от нажатия курков послышалось, а от выстрелов – нет. Оказывается, комиссар был хитер еще более: он дал им незаряженные винтовки. И думает, ну-ка я вас проверю. И все пятнадцать человек стоявшие не знали, что вышел тайный указ, в котором было сказано: «Проверить штундистов. И тех, которые настоящие верующие, держать просто в тюрьме, или по состоянию здоровья отпустить домой. А тех, которые «ни вашим, ни нашим», расстрелять. И комиссар таким образом проверял. Видите ли, как коварен враг…
И, отец говорит, мы закапывали этих отступивших и думали о том, как они только что, бросив винтовки, упали на колени и говорили: «Братья, простите нам такую измену». Мы говорим: «Мы вам прощаем. Только бы Бог вам простил». Они знали, что теперь они помилованы не будут, поскольку комиссар тут стоял, все смеялся и говорил: «Ага… Вы теперь никому не нужны: ни Богу, ни дьяволу, ни вашей церкви, ни стране. Вы самые низкие люди. Расстрелять их». И подошедшие солдаты, зарядив винтовки, исполнили этот приказ. А отец и еще четверо братьев закапывали их… Вот что значит отстаивать истину до смерти» (аудиозапись под названием «Евангелие для цыганского барона», условный код 165-1).
Желаю всем друзьям Божьих благословений!

Изменено: Геннадий Гололоб, 08 ноября 2011 - 12:52

Гололоб Геннадий Александрович

Опубликовано 08 ноября 2011 - 12:47

Может быть кому-то пригодится фрагмент о христианском пацифизме в печатном виде. Набрал специально, лишь немного отредактировал:

Свидетельство Петра Загоруйко о своем отце, приговоренном к расстрелу за отказ взять оружие в военное время:
«Я помню эту историю. До глубины души она меня потрясла. Он (отец) стал мне рассказывать. Нас везли, говорит, из города Сталино. Теперь это Донецк. А раньше, еще до Сталино, он Юзовкой назывался. Это был центр угольной промышленности. Донбасс так называемый. И вот всех заключенных во время войны вывозили. Эвакуация была… Нас выводят, а мы думаем, куда. Нас садили в вагоны, и мы радовались, что нас не здесь расстреляют. Нас везут в этих скотных вагонах, в которых до этого возили скот, где столько мочи, и пота, и крови пролитой. Где все эти испарения в жару исходят. Где дышать нечем. Где они стоят плотно друг к другу. И для того, чтобы хоть как-то повернуться, нужно было слышать команду. И для того, чтобы в это маленькое окошечко с разбитым стеклом можно было вдохнуть свежего воздуха, они должны были кольцом меняться. С ними никто не считался в этой давке, в этом клопешнике, можно так сказать. Периодически останавливался поезд, и из него высыпали тех, которые стояли там мертвецами. А остальных продолжали кормить гнилой хамсой, которая, когда высохнет, становится еще более соленной. Опытные люди знали, что ее нельзя было есть, потому что заключенным не давали пить воды, и они от этого умирали. И вот те, которые слушались этого слова, те остались живы.
Нас привезли на одну станцию. Комиссар подошел к вагону, открыл дверь и вместо того, чтобы дать нам, как иногда давали немного воды или чего-либо другого, типа этой хамсы или селедки, послышался зов: «Штунда, выходи!» А штунда – это были баптисты. Это имя им было дано от немецких колонистов, которые среди православного народа несли чистое учение. Вышло нас пятнадцать человек. Как не выходить? Все равно сделают перекличку. Все равно вызовут, и будет еще хуже. Выходим мы. На станции маленький парк. Нас построили. И этот комиссар в кожаной тужурке с браунингом – этим длинным пистолетом – говорит:
«Так вы, значит, отказались от участия в войне? Кровопролитием называете? А то, что наша кровь здесь проливается, вам безразлично? Значит, вы только себя любите. Ишь, Божьи человеки… Вот сегодня я узнаю, есть ли среди вас умные или нет. Выходи, кто все-таки возьмет оружие. Кто не выйдет – будет расстрелян».
И он для острастки выстрелил вверх из пистолета, чтобы показать, что смерть уже близко. Дрогнули, говорит, мы, но никто не вышел. Мы до этого ехали в вагонах, мы пели, мы молились. Мы думали, что мы сплочены как вот эти пять пальцев на руке воедино в корнях своих. А после, он говорит, я увидел другое. Комиссар говорит: «Ну, коль вы все умные, тогда копайте себе ямы». Мы копали эти ямы, и каждый думал: «Ах, лопата, как бы ты помедленнее работала». Мы оттягивали эту смерть, потому что знали, что копать ямы – это уж явно не шутка, да и солдаты здесь стоят. Вот и винтовки в их руках. И мы копали, и, как не замедляй это, а яма уже выкопана.
Комиссар кричит: «Достаточно. Собаки вас оттуда не отроют. И с метра даже не отроют. Сейчас и собакам жизни нет». И когда мы вырыли ямы, бросили в сторону лопаты, он говорит: «Подойдите и посмотрите туда. Там лицо вашей смерти. Подойдите, посмотрите в ямы». И мы смотрели и думали, кто узнает. Он говорит, и я думал. Дети мои, как они узнают, где я был, что стало со мною. А может быть стоит… А может быть стоит взять оружие, ведь я могу не воевать. Я буду бегать с этим ружьем, но буду стрелять выше людей. Я никого не застрелю. Разве я обижу этим Бога? Я же кровь не пролью. Каждый об этом думал таком.
И вот когда уже ямы вырыты, он снова спрашивает: «Ну, вы поняли, что я не шучу? Кто из вас умнее, выходи. Нет – через ровно две минуты вы будете лежать там засыпанными. Отец говорит, мы не ожидали этого. Мы стояли вот так лицами к ямам и в этот момент, когда были сказаны эти слова, мы думали, что точно также и дальше будем стоять. Но возле ям остались стоять только пятеро. Мы даже вздрогнули, посмотрев, что десять человек отошло от этих ям и сказали: «Мы возьмем оружие». Вот это и есть переступление межи. А межа эта должна быть до смерти. И сегодня, все заповеди, которые Господь дал нам для нашего счастья и благополучия духовного, мы ни в коем случае не должны переступать.
И что, вы думаете, дальше было? Комиссар заулыбался. Он понял, что часть успеха он уже достиг. Он и говорит тогда этим отошедшим: «Вот. Вижу, что вы умнее. Так бы давно, а то в тюрьму они пошли за отказ от оружия. За то, чтобы не участвовать в войне. Вот теперь-то вы поняли, что пришли к этому же результату. Но, – говорит, – я же вас проверю. Вы что думаете, что Вы хитрее меня? Вы что думали, что вы там по воробьям будете стрелять, а не по людям? Поэтому я вас теперь и проверю. Вот кто теперь стоит против вас? Вы – друзья Родине, а они кто? Они – изменники и враги. Поэтому это – те же, кто пришел к нам с войной. И теперь возьмите винтовки. Вот так нажмете курок. И стреляйте этих изменников Родины».
И мы думаем, ну уж этого братья наши бывшие себе не позволят. И что вы думаете? Тот, кто сделал первый шаг отступления, тот будет делать и второй, если не принесет покаяния. Они взяли эти винтовки. Отец говорит, мы оглянулись и думаем, неужели это те братья, которые с нами пели? Неужели это те братья, которые с нами молились? Мы думали, что мы одно, что мы одно, а теперь что мы видим. Мы видим, что, когда испытания веры настоящие постигают, только теперь познаешь, кто верующий сердцем, а кто верил только умом. И вот они подняли винтовки, и мы стоим. Руки сзади. Он говорит, я никогда не забуду то чувство, когда моя спина разделилась, потому что каждая клеточка говорила: «Только не в меня». Будто левое плечо говорит правому: «Только не в меня». Как будто шея говорит: «Нет, не в меня. Пусть лучше в позвоночник. Пусть лучше туда». Когда каждая клеточка пытается ощутить, куда же войдет эта пуля.
Стою и думаю, может быть, я ошибаюсь. А может вот так отойти, как другие. С другой стороны, Господи, дай силы устоять. Пусть никто не будет знать. Пусть и дети не будут знать, что устоял. Но пусть Ты будешь знать, что устоял. Нужно было, говорит, до боли сжимать свои губы, чтобы ни стонать, ни плакать, ни дрогнуть, ни упасть на колени, но показать свою верность. И когда, говорит, мы услышали команду: «Пли», я чуть ни на цыпочки встал. Думаю, куда? Оп. Звучание от нажатия курков послышалось, а от выстрелов – нет. Оказывается, комиссар был хитер еще более: он дал им незаряженные винтовки. И думает, ну-ка я вас проверю. И все пятнадцать человек стоявшие не знали, что вышел тайный указ, в котором было сказано: «Проверить штундистов. И тех, которые настоящие верующие, держать просто в тюрьме, или по состоянию здоровья отпустить домой. А тех, которые «ни вашим, ни нашим», расстрелять. И комиссар таким образом проверял. Видите ли, как коварен враг…
И, отец говорит, мы закапывали этих отступивших и думали о том, как они только что, бросив винтовки, упали на колени и говорили: «Братья, простите нам такую измену». Мы говорим: «Мы вам прощаем. Только бы Бог вам простил». Они знали, что теперь они помилованы не будут, поскольку комиссар тут стоял, все смеялся и говорил: «Ага… Вы теперь никому не нужны: ни Богу, ни дьяволу, ни вашей церкви, ни стране. Вы самые низкие люди. Расстрелять их». И подошедшие солдаты, зарядив винтовки, исполнили этот приказ. А отец и еще четверо братьев закапывали их… Вот что значит отстаивать истину до смерти» (аудиозапись под названием «Евангелие для цыганского барона», условный код 165-1).
Желаю всем друзьям Божьих благословений!

X Наталья X

Опубликовано 08 ноября 2011 - 06:16

В Медиатеке Тянова есть "Евангелие для цыганского барона" - http://baptistmedia....download/14/675

Herz Alexander Vladimirovich

Опубликовано 09 ноября 2011 - 03:42

А где Пётр Загоруйко теперь сам? И что со второй его Книгой?

Maksimov Sergey Sergeevich

Опубликовано 09 ноября 2011 - 10:55

А где Пётр Загоруйко теперь сам? И что со второй его Книгой?

Виделся с ним в июле месяце на стройке молитвенного дома в г.Лебедин, Сумская обл. Он жив и здоров, живет в Горловке, много в разъездах.