Из интервью Андреаса Патца 2010 г. с - персонажем Солженицына "Одного дня Ивана Денисовича" - Алешкой баптистом. Именно с Леонида Васильевича Светлова (сидевшего вместе с классиком) рисовал Солженицын портрет верующего парня стойко переносящего лагерные страдания за Христа. «Рядом с Шуховым Алешка смотрит на солнце и радуется... Щеки вваленные, на пайке сидит, нигде не подрабатывает – чему рад? По воскресеньям всё с другими баптистами шепчется. С них лагеря, как с гуся вода. По двадцать пять лет вкатили им за баптистскую веру – неужто думают тем от веры отвадить?» (из повести А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича»).– Леонид Васильевич, расскажите, пожалуйста, о вашем жизненном пути, о том, как вы уверовали и как оказались в одном лагере с Александром Солженицыным. – Я родился в 1924 г. и с детства слышал о Боге, мама у меня была глубоко верующим человеком. Она прекрасно пела – в церковном хоре баптистской церкви. Мне хорошо запомнился её любимый псалом «К неземной стране путь указан мне». Когда я был совсем маленьким, то не мог разобрать всех слов, и мне слышалось: «К неземной стране путь у казане...» Однажды я даже заглянул в стоявший на огне казан (котелок), чтобы своими глазами увидеть, что там скрывается за путь, о котором так часто поёт мама... Так, можно сказать, с самого детства у меня начались духовные искания! Мы жили тогда с мамой в Синельниково (Днепропетровская область Украины). В начале 1930-х годов атеисты жестоко преследовали нашу общину, многих верующих посадили, а в молитвенном доме сделали клуб, в котором устраивали танцы. Помню, мне было двенадцать лет, я как-то проходил мимо этого здания и услышал, как оттуда громко звучала коммунистическая песня. И тогда я зажал уши и стал вслух петь мамин псалом: «К неземной стране путь указан мне...» Прохожие смотрели на меня, как на сумасшедшего... Когда началась война, мне было семнадцать лет. Немцы быстро продвинулись вглубь советской территории и к осени 1941 г. дошли до наших мест. Справедливости ради нужно сказать, что оккупационные власти разрешили верующим людям вновь собираться в своих прежних молитвенных домах. Так было и в Синельниково. В начале 1942 г. я решил посвятить свою жизнь Господу Иисусу Христу и начал проповедовать в общине. В нашем городке, как и во многих других местах, фашисты расстреливали евреев. Одного моего одноклассника убили только из-за его национальности. Перед самой смертью мне удалось рассказать ему о Господе Иисусе, и мы с ним вместе помолились с надеждой на вечную жизнь. Мне тоже предстояли испытания – немцы отправили меня на работу в Германию. Я просил Бога помочь мне каким-то образом вернуться на родину, мечтал о возможности принять крещение. По-человечески это казалось невозможным, но есть ли что невозможное для Господа? И произошло чудо: один из начальников на заводе в Западной Германии, где я работал, оказался глубоко верующим человеком и, узнав о моей искренней вере в Иисуса Христа, неожиданно распорядился отпустить меня домой. Так поздней осенью 1942 г. я вернулся в Синельниково, а в последних числах ноября, в уже замерзающей воде – мы вместе с пресвитером разламывали первый лёд! – успел принять крещение. Наш пастырь не смог отказать в моей настойчивой просьбе. В сентябре 1943 г. Синельниково освободила Красная Армия, и меня сразу же направили на фронт. Множество новобранцев, пройдя несколько десятков километров пешком, были помещены на отдых в тесном бараке. Я смотрел на этих людей, безмерно уставших и боявшихся смерти, многие из которых были комсомольцами и не знали живого Бога, и вдруг услышал тихий внутренний голос: «Спасай взятых на смерть!..» У меня с собой было маленькое Евангелие, и вот я, держа его в руках, нерешительно встал на самом видном месте в бараке и попросил разрешения почитать вслух. Перед лицом смертельной опасности все солдаты единодушно согласились слушать. Я читал им Евангелие несколько часов, до глубокой ночи, а потом мы вместе молились... И, казалось, Сам Господь пребывал в том убогом бараке. – Что же было затем? – На следующий день утром один из офицеров, узнав о моей проповеди, со злостью пообещал мне, что меня расстреляют. В тот же день я был арестован, но никакого страха не испытывал. Бог дал мне силы проповедовать другим арестантам, бывшим со мной в одной камере, и даже тем солдатам, которые нас охраняли. Но следователь отобрал у меня Евангелие и всячески угрожал мне. Утром меня повели на расстрел. Поставили у свежевыкопанной ямы. Я молюсь и прощаюсь с земной жизнью. И вдруг бежит какой-то солдат и кричит: «Отставить расстрел! Алёшку Светлова – к генералу!» Несмотря на то, что моё имя, по паспорту, Леонид, меня всегда называли Алёшкой. И вот останавливают расстрел, ведут меня к высокому начальству, которому, как оказалось, уже известно моё дело. Мы с этим генералом, помню, беседовали очень долго. Он был расположен к вере в Бога и потому не дал меня расстрелять, но и освободить из-под стражи не мог, тут даже его власти оказалось недостаточно. – А страшно было, когда вас вели на расстрел? О чём вы думали тогда? – Не знаю, почему, но совсем не было страшно. Я думал о том, что наконец-то отправляюсь к моему Господу. Альвина Закиевна (жена): Сколько я знаю Леонида Васильевича, он никогда ничего не боится. Так было раньше, и такой же он сейчас. Если необходимо, Леонид Васильевич и сегодня скажет любому, что по-христиански нужно сказать, не взирая на лица... – Затем меня привезли в штаб нашей воинской части и передали новому следователю. Тот сильно давил на меня, угрожая пистолетом, и сам сочинил за меня обстоятельные признательные показания, будто бы я, кроме проповеди Евангелия, ещё и всячески восхвалял жизнь в Германии. Подготовив дело, следователь передал его в военный трибунал, а там вопросы, как известно, решались быстро... Когда пришло время, я и на суде открыто свидетельствовал о Боге. Следователь был уверен, что за такую дерзость мне теперь точно вынесут смертный приговор. Во дворе уже ждала и расстрельная команда. Однако среди судей оказалась одна, внешне строгая женщина, в сердце которой возникло тайное желание защитить меня. Когда судьи вышли на совещание, то из их комнаты слышались крики, они долго не могли прийти к согласию, наконец, вернулись в зал, раскрасневшиеся. Тогда и выяснилось: эта женщина настояла на том, чтобы мне дали десять лет лагерей. Следователь был явно обескуражен. А я не удержался и напоследок сказал ему прямо в глаза: «Кто роет яму другому, тот сам туда угодит!» Следователь побледнел. Когда меня уводил конвой, то женщина-судья, спасшая меня, ободряюще сказала: «Жив будешь, Алёшка, не унывай!» И я прославил Господа! – Для тех лет вы, действительно, вели себя очень смело. А как вам удавалось сохранить человеческое достоинство в сталинских лагерях? – Осенью 1943 г. меня привезли в харьковскую тюрьму и поместили в крохотную одиночную камеру, на полу которой всегда стояла вода. Первую ночь мне пришлось провести на ногах. Кормили в той тюрьме под стать окружающей обстановке – отвратительно пахнущей баландой. Но Господь помогал мне, давал удивительную бодрость духа. В 1945 г. меня отправили в лагерь в Воркуту. Ещё по дороге в лагерь начались сильные морозы, и я так заморозил ноги, что совсем не чувствовал их несколько дней. Попав в лагерь, сразу же принялся искать братьев по вере, и мне удалось найти двоих. У нас была очень радостная встреча. Но тут стали отходить ноги, начались страшные боли. Десять дней я лежал на нарах и тихо молился: «Господи, если я однажды выйду на свободу, то, пожалуйста, сохрани и мои ноги, чтобы я мог служить Тебе. А если мне не суждено выйти на волю, то я и без ног останусь верным Тебе, насколько хватит сил...» И Господь услышал молитву, мои ноги остались целы! Через десять дней я уже вышел на общие работы, хотя и был ещё очень слабым. Ведь питание для «врагов народа» было самым скудным. Так вскоре я превратился в «доходягу». Казалось, жить мне осталось совсем немного. Но вот однажды утром вызывает меня к себе начальник снабжения нашего лагеря, человек сильный и властный. Я едва доплёлся до его дверей. И вот этот человек с состраданием посмотрел на меня и неожиданно спросил: «Мне сказали, что ты верующий, это правда?» Я отвечаю: «Да!» И тогда этот начальник, убедившись, что нас никто не подслушивает, сказал: «Всю ночь сегодня я не мог заснуть. Господь мне велел найти в лагере брата по вере... И вот, кажется, я тебя нашёл!» Тогда мы с ним вместе возблагодарили Господа Иисуса Христа. В руках у него, как у Иосифа в Египте, были все материальные ценности лагеря. Он меня тут же отправил в баню, одел в лучшую лагерную одежду, выдал целую пачку талонов на питание в столовой. Так Господь протянул мне сильную руку помощи в минуту крайней нужды.
"Один день Ивана Денисовича"
Начато
Паршуков Евгений Николаевич
, дек 21 2014 06:13
2 ответов в теме
Опубликовано 21 декабря 2014 - 06:14
– Александр Солженицын упоминает, что у вас в лагере было Евангелие... – Мне очень хотелось иметь Священное Писание, и я написал матери письмо, в котором попросил, чтобы она прислала мне небольшую посылку, спрятав в ней хотя бы несколько страничек из Библии. Мама выполнила мою просьбу и прислала мне немного продуктов, завернув их в листочки, на которых была напечатана Книга Иова. При проверке посылки никто на это не обратил внимания. А я с радостью расправил драгоценные листочки и надёжно спрятал их в щель между досками над своими нарами. Немного позднее я подарил Книгу Иова братьям из соседней зоны, а сам вымолил себе у Господа целую Библию (небольшого формата). Мама прислала её мне в следующей посылке. Я много об этом молился, и у меня при проверке Библию не забрали! Это было ещё одним чудом в моей жизни. Позднее мы узнали, что Сталин немного изменил отношение к религии, и это постепенно стали чувствовать даже зэки. – Леонид Васильевич, расскажите, пожалуйста, о вашем знакомстве в лагере с Солженицыным. При каких обстоятельствах это произошло? – В повести «Один день Ивана Денисовича» все действующие лица – реальные, не придуманные. Ивана Денисовича Шухова мы называли в лагере Жорой, он был из Алма-Аты, и мы с ним очень подружились. Перед освобождением из лагеря я подарил ему мою Библию, читая которую он уверовал, а вместе с ним уверовала затем и вся его семья. Спустя годы мне довелось побывать у них в гостях в Алма-Ате, это была замечательная встреча уже не только бывших заключённых, но и братьев по вере! Так вот, Шухов прежде меня познакомился с Солженицыным и, как выяснилось, рассказал ему обо мне и о том, что я прячу где-то в стене листочки Священного Писания. Солженицына это заинтересовало. Он уже тогда, в лагере, что-то писал или собирал материалы для своих будущих книг. Он пригласил меня в сушилку в своём бараке и там долго расспрашивал о моей жизни и вере. Я пытался ему рассказать о живом Боге, но по всему было видно, что Солженицына интересовала преимущественно политика. Он меня вежливо слушал, но постоянно направлял к тому, что больше подходило для его будущих книг. В общем, я был разочарован этой встречей. Мне совсем не хотелось оказаться «героем» политической книги, и я об этом так прямо и сказал Солженицыну. – А в каком году вы впервые прочитали повесть «Один день Ивана Денисовича»? Альвина Закиевна: В том-то и дело, что до начала перестройки мы только слышали об этом произведении, но не читали. Как-то мы услышали по «Голосу Америки» об Алёшке-баптисте, и тогда поняли, что речь идёт о Леониде Васильевиче. А прочитали мы повесть, наверное, в 90-х годах. – Можно узнать, что было с вами после освобождения из лагеря? – Меня освободили досрочно, в 1952 г., за «ударную» работу на воркутинской шахте. Мне тогда исполнилось 28 лет. Просматривая мои документы перед освобождением, начальник лагеря удивлённо сказал: «Тебя посадили в 19 лет! Когда же ты успел так много навредить советской власти?» Тогда я ему коротко изложил историю моей жизни, не утаил и того, что верую в Бога. И вновь Господь коснулся начальственного сердца. Он мне сказал, что собирался отправить меня в ссылку куда-нибудь в Сибирь, но есть у него одно хорошее место в «тёплых краях», вблизи Майкопа, и он решил отдать это направление мне. Я поблагодарил Бога и поехал в Майкоп. Позднее мне удалось добиться разрешения жить на родине, в Украине. С большим трудом устроился работать на шахту и прописался в Макеевке. Бывшим заключённым, да ещё по политической статье, это было очень непросто сделать. Там же я нашёл церковь евангельских христиан-баптистов. У меня была великая радость от духовного общения с братьями и сёстрами, появилась возможность регулярно ходить на собрания. Но и в регистрированную церковь бывших заключённых в те времена не очень-то принимали. Пресвитер боялся властей, мне не разрешали участвовать в хлебопреломлении. К счастью, в Макеевке была ещё одна небольшая баптистская церковь, где меня приняли по-братски, где я вскоре стал полноправным членом церкви и даже проповедником. А на работе меня невзлюбил парторг, хотя я всегда трудился честно. Шахта наша носила имя Ленина, на ней было множество бригад коммунистического труда, а тут среди политически грамотных товарищей затёрся такой сомнительный человек, как я! И придумал парторг, как со мной расправиться. Собрал однажды наш трудовой коллектив и поставил меня перед выбором: либо я отрекаюсь от Бога, и тогда продолжаю работать на прежнем месте, либо меня с нашей передовой шахты немедленно увольняют. Я молча стою, а рабочие между тем за меня начинают заступаться и всё сильнее критиковать самого парторга. Но тот был очень важным, подвыпившим и непреклонным. Его план был, несомненно, согласован с вышестоящим начальством. В общем, дали мне несколько дней на размышления. И тогда я, помолившись, пошёл к областному уполномоченному по делам религий. Дело это было малоперспективное, но Бог так устроил, что в тот день я попал, ничего не ведая, на приём не к уполномоченному, а к какому-то министру, приехавшему в наш город. Он внимательно выслушал мою грустную историю, в заключение которой я сказал: «Если у нас веру в Бога уже совсем запретили, то давайте не будем этого скрывать, а всему миру так честно и скажем!» – «Идите, Леонид Васильевич, всё будет хорошо!» – сказал мне этот министр, перед которым все уполномоченные ходили по струнке. А через несколько дней я узнал: не меня сняли с должности, а парторга! И отправили его работать в забой, простым шахтёром, побросать уголёк лопатой… «Если бы я знал, что у него такая рука наверху, то никогда бы не тронул!» – передали мне слова позднего «раскаяния» бывшего парторга. «О, да, у меня наверху рука действительно очень сильная!» – согласился я и вновь прославил Господа. – Леонид Васильевич, а как у вас складывались отношения с КГБ? – Помню, в брежневские времена начальство на работе мне задало трудный «политический» вопрос, который можно было бы связать с темой КГБ: «Как ты, Светлов, относишься к советской власти?» Десятки людей тогда смотрели на меня и ждали ответа. Я мысленно помолился и сказал: «Можно я отвечу вам народной поговоркой?» Мне кивнули в знак согласия. «На то щука в реке, чтобы карась не дремал...» – ответил я. «Что-то нам непонятно... Поясни!» – потребовало начальство. «Я благодарен Господу за советскую власть, – сказал я совершенно искренне, – потому что вы не даёте нам, верующим, духовно засыпать! А это очень важно». Посмеялись тогда надо мной начальники и отпустили. В местном КГБ ко мне, конечно, относились настороженно, поскольку Солженицын, главный антисоветчик, написал добрые слова про «Алёшку-баптиста». Но когда чекисты увидели, что у меня нет пристрастия к политике, то однажды мне даже сказали: «Хотя ты и верующий, но нам не враг...» А я рад был любой возможности и этим людям проповедовать Евангелие. – Леонид Васильевич, сколько у вас с супругой детей и как вы их воспитывали? – Милостью Божьей, у нас четверо детей: сын и три дочери. Одна дочь на небесах у Господа. Скажу искренне: я виноват перед детьми, потому что уделял им очень мало времени. Служение в церкви было на первом месте. Но благодатью Божьей все наши дети выросли верующими и сейчас служат Ему. Если мы будем верными Иисусу Христу, Он никогда не оставит и наши семьи! – Большое спасибо за интервью! Вы удивительно светлый человек, под стать своей фамилии... Беседовал Константин ПРОХОРОВ, © Текст: «Международная христианская газета»
